1 октября в Стамбуле прошла pre-party Emerge от MTS StartUp Hub, где венчурные инвесторы и предприниматели обсудили новые инструменты, модели инвестирования и мировых VC-игроков. Модерировал встречу Дмитрий Курин, директор по инновациям и инвестициям МТС. Делимся тезисами из беседы.
Что происходит с VC-деньгами
[Тяжелый период в плане привлечения капитала в венчуре закончится], когда фондовый рынок начнет расти, инфляция пойдет вниз, а центральные банки снизят ставки.
Из статистики видно, что венчур сильно зависит от макро. Как бы всем ни хотелось думать, что венчур — это про светлое будущее и про восторженных инвесторов, это все так, это в том числе про деньги. И если деньги дорогие, если ставки высокие, то венчур не выдерживает конкуренции с альтернативными способами инвестирования.
Есть большой мир alternative assets, и в нем есть маленький кусочек под названием VC. При некоторых стечениях макрообстоятельств этот кусочек становится не очень интересным, и как раз сейчас такой момент. Что обнадеживающего случилось? Пошел рост IPO, мы видели, что тренд изменился. 2 квартал 2023 года был первым [за долгое время] периодом, когда был взлет IPO. Есть медвежий рынок, и в то же время есть bubble с ChatGPT.
Инфляция идет вниз, правда, это еще не гарантирует роста экономики.
Мне кажется, VC и деньги инвесторов изначально были для того, чтобы хорошие компании могли расти быстрее, правильно? Логично, что ты если хороший stable бизнес и медленно растешь, то когда тебе дали денег — ты быстрее растешь.
Потом это переродилось в погоню за метриками, и в принципе много компаний даже перестало заботить, являются они хорошим бизнесом или нет — главное, чтобы была хорошая история, харизматичный CEO, какие-то метрики, которые как-то растут, чтобы можно было убедить инвесторов на следующий раунд. Это все привело к тому, что мы сейчас наблюдаем.
[Сейчас] деньги кончились. У [стартапов] начинается ломка, и есть два пути: ты либо умрешь, либо научишься делать нормальный бизнес.
Фандрайзить сложно всем — и русскоязычным командам, и не русскоязычным. [...] Что могу сказать из важного и оптимистичного? Стандартная фраза: в кризис, венчурную зиму выживает самый эффективный. Русскоязычные команды всегда были очень эффективными. И когда, объективно, в прошлом году очень много русскоязычных талантов разбрелось, [возможность дешевле, чем раньше, собрать команду высокого уровня] — это большое конкурентное преимущество. Это имеет значение для выживаемости и для того, чтобы быстрее, чем конкуренты, двигаться по миру.
Сегодня многие корпорации закрывают программы поддержки стартапов, включая массовые акселераторы, сокращают количество используемых венчурных инструментов и перестраиваются на точечную работу со зрелыми стартапами.
Инвестиций на ранних стадиях становится меньше, М&А-сделок — больше. Уменьшилось и количество перспективных стартапов на рынке: многие команды переключились на зарубежный рынок и не претендуют на российские инвестиции.
Очень важным инструментом в этот период становится нетворкинг: растет популярность клубов инвесторов, синдикатов, всевозможных венчурных коммьюнити. Сообщества и личные связи помогают предпринимателям во времена турбулентности.
Если говорить крупными мазками и трендами, то я бы не сказала, что [мировые] рынки открылись [для русскоязычных стартапов] сейчас, они всегда были и существовали. Но если посмотреть по статистике — все пошли в растущие рынки, а еще — в рынки, на взгляд людей похожие на постсоветское пространство, на регион New East, как мы это привыкли называть. Это Африка, Азия, Латинская Америка.
Но нужно понимать, что развитие компании в другом регионе требует аналитики рынка не с точки зрения «все туда, и я туда пойду», а с точки зрения «насколько там нужен продукт», «легко или сложно там строить экономику, каналы коммуникации».
Мы вышли на международный рынок достаточно давно — еще в 2019 году. Вот я, наверное, один из тех, кто его пробил, потому что в 2019 году, до ковида, мы как раз заработали себе денег на несколько месяцев вперед.
Я не до конца согласен с тем, что поднимать [инвестиции] сейчас сложно, объясню почему. На своем опыте столкнулся с ситуацией: если я как фаундер с российскими корнями хочу поднять денег не в русскоязычном сообществе, сейчас есть эмоциональный барьер — и тебе приходится преодолевать этот барьер.
Но при этом я также заметил, что достаточно много людей в русскоязычном сообществе сейчас хотят куда-то вложиться. Почему это происходит? Все пытаются спасти свои деньги и ищут какие-либо лазеечки в глобальный рынок.
Я бы сказал, что на стадии pre-seed и seed на самом деле денег не стало меньше: эти деньги просто не такие ценные сейчас. Потому что, когда общаешься с инвесторами и начинаешь спрашивать про происхождение денег или где они оформлены и т.д., — ты просто понимаешь, что с этими деньгами бежать дальше на глобальном рынке будет сложно.
Поэтому если у стартапов, скажем, амбиции на Восточную Европу, или русскоязычный рынок, или Восток — то деньги есть, и люди их хотят вкладывать. Если у стартапа амбиции на глобальный рынок, Запад, то сложности есть: фаундер с русскоязычными корнями будет меж двух огней, так как «русскоязычные» деньги вызывают вопросы, а на глобальном рынке поднять сложнее.
У меня немного другой опыт. Я никогда не основывал компании в России, [долго жил в Сингапуре] и не почувствовал никакой разницы [в инвестициях после 2022 года]. Но я смотрю за друзьями и коллегами, которые недавно переехали в Азию, и вижу, что у россиян — в принципе, как и у выходцев из любой большой страны — есть такой strong russian behavior. Кажется, что очень часто выходцы из России просто ведут себя по-другому и не умеют быстро адаптироваться к бизнес-среде, в которой они находятся.
Инвестиции на развивающихся рынках
Я сейчас наблюдаю несколько явлений. Первое явление — это кочевание денег из постсоветского пространства в другие развивающиеся рынки.
Возьмем стандартный портфель любого фонда, в который тебе надо проинвестировать. У тебя есть там фиксированный процент, который ты как инвестор кладешь в Tier1-страны, и есть там 25%, которые ты кладешь в развивающиеся рынки. Вот в этих 25% был большой кусок, связанный постсоветским пространством. Теперь его там нет, и получается, что инвесторские деньги перераспределяются между другими рынками: Латинской Америкой, Африкой, растущими рынками.
Индия — уже не модно, Азия — тоже не очень модно, но все еще нормально, а вот ЛатАм и Африка — это очень интересно, особенно по статистике рынков, насколько растет количество денег, которые сейчас туда приходят из разных стран и разных кошельков. [...]
Второй момент — очень сложно сказать, что такое сейчас глобальная компания, если наш мир теперь политически разделен, географически, логистически. Это разные куски рынка, которые могут по-разному развиваться, и сложно оценить, что будет с нашим миром, вообще с планетой Земля, через пять лет, как будет все меняться: потребности, пользователи — вообще непонятно.
Что мировые инвесторы думают про AI
У каждого стартапа должна быть AI-стратегия как часть продукта или процесса. И это то, чем сейчас все управляющие фондов — неважно, в какой индустрии они работают — терзают своих портфельных фаундеров. Говорят: где у тебя эта стратегия? Ты ходишь, ты тестишь, ты используешь маркетинг, ты используешь customer care — где ты используешь AI?
Без AI сейчас никуда. Даже поддержка в b2c-сегменте — она всегда будет качественно лучше, чем люди, которых нужно постоянно обучать и т.д. В первую очередь AI сейчас дал большие возможности маленьким стартапам. Второе — если у тебя нет AI, считай, что у тебя как будто нет сайта: [настолько это базовая вещь].
Сейчас все будут бороться за производительность, а это как раз дает AI. Например, мы делаем аудиоэкскурсии — это долго или дорого. AI в сотни раз позволяет ускорять, удешевлять процесс, и качество при этом лучше.
Я рад, что модели дошли до того, чтобы мы могли производить контент в огромном количестве. Раньше была другая проблема — люди не хотели платить за контент, но потом научились этому. Потом его стоимость стала выше, и сейчас уже критическая стоимость контента — и вот компании начали работать над снижением себестоимости. Я считаю, что все стартапы так или иначе будут использовать AI.
Честно говоря, когда я питчу, стесняюсь говорить AI — я говорю ML или еще что-нибудь. Потому что кажется, что когда я скажу AI, про меня сразу подумают «блин, еще один».
Я заметил два тренда. Сейчас появились хорошие такие фонды — в Азии как минимум, — которые специально на фултайм нанимают себе PhD, профессоров, у которых есть только одна роль. Это фейлить стартапы до VC и во время. И они срезают 60-70% того, что раньше бы пропустили с очень харизматичными фаундерами.
Я столкнулся с фондом Look AI VC — смешное такое название — из Чехии. Они на встрече со мной примерно как на экзамене спрашивали конкретную математику: как вот из этого ты вывел вот это, как у тебя тут модель оптимизируется, какой там слой, какая у этого слоя роль? Почему они это делают? Я, естественно, на все смог ответить, но почему они это делают? Потому что они пытаются дифференцировать. Вот все AI — а вот настоящий AI.
Хочу поделиться историей про LLM (Large Language Models — большие языковые модели. — Прим.). Мне удалось обсудить LLM с Сэмом Альтманом, когда он приезжал в Сингапур. Я спросил, почему OpenAI инвестировал в пять компаний, и из них четыре — это модель какого-то traditional digital business + LLM. Это вообще не про генерацию контента, не про чат-ботов и не про написание кода.
Сэм четко сказал, что — да, есть хайп, а есть наше видение, как все должно применяться. Сначала были перфокарты, потом cyber mouse — «вот их моя пятилетняя дочка не сможет, наверное, использовать, но она без проблем даже в год могла использовать тачскрин». И AI — это просто следующий интерфейс, который позволяет тебе разговаривать с Photoshop. Это значит, что порог входа становится очень маленьким. И во многом это и есть смысл LLM. В нашем случае самое крутое — это другой вид поиска, не существовавший до этого.
Фото: Unsplash.
